Что делает людей уникальными?
Люди всегда считали себя особенными. Однако многие черты, которые когда-то считались присущими исключительно людям, были обнаружены и у животных. Возьмем, к примеру, Кензи. У Кензи хороший вкус. Он любит апельсины, вишню и виноград. Он указывает, что хочет, на лексиграме, компьютеризованном сенсорном устройстве, где каждый символ представляет собой слово. Кензи может использовать 500 слов, а когда с ним говорят, то понимает под несколько тысяч.
Еще ему нравится зефир. Он зажигает спички, а затем нагревает его с их помощью. Кензи не человек. Он из обезьян бонобо, которые вместе с шимпанзе считаются нашими ближайшими из живущих родственников. И хотя он не может говорить как мы, Кензи изменил наши представления о наших родственниках из приматов — и, в свою очередь, наши идеи о самих себе.
Когда-то мы рассматривали себя как единственных существ с эмоциями, моралью и культурой. Но чем больше мы исследуем животных, тем больше обнаруживаем, что это не соответствует действительности. Многие ученые сейчас убеждены, что все эти черты, которые раньше считались признаками человечности, также находят и в конце концов найдут у всех животных. Если они правы, наш вид уже не будет таким уникальным, как мы привыкли считать.
Любые виды, по определению, уникальны. В таком тривиальном смысле люди, конечно, уникальны, как лошади и мыши, например. Но когда мы говорим, что люди уникальны, мы имеем в виду что-то другое. На протяжении всей истории люди создавали непроницаемый с виду барьер между нами и другими животными. Как говорил философ Рене Декарт в 1600-х, «животные всего лишь машины, но человек стоит особняком».
Чарльз Дарвин одним из первых выступил против этой идеи. В «Происхождении человека» он писал: «Нет никакой фундаментальной разницы между человеком и высшими млекопитающими в их умственных способностях, все различия — это различия степени, а не вида».
Позже он тщательно задокументировал сходства между выражениями лиц людей и животных.
«Если молодого шимпанзе пощекотать, — писал он, — как и в случае с ребенком, он будет смеяться или хихикать». Он также отметил, что глаза шимпанзе сверкают ярче и расширяются, когда те смеются.
Позже о его мыслях позабыли (или подзабили). К 1950-м животные стали в глазах людей машинами без эмоций, с простыми инстинктами.
Бихевиорист Б. Ф. Скиннер считал, что все животные одинаковы. «Голубь, крыса, что угодно, без разницы». Он говорил, что одни и те же правила обучения применяются ко всем животным. В то же время преобладало мнение, что животным недостает интеллекта. Существовало табу на приписывание эмоций животным, отмечает выдающийся приматолог Франс де Вааль из Университета Эмори в Атланте, США.
И только когда приматолог Джейн Гудолл начала свои исследования диких шимпанзе в начале 60-х, все начало меняться, хотя и медленно. Ее миссией было изучение шимпанзе с целью узнать больше о наших древних предках. С самого начала своего пребывания в Африке, она подмечала человекоподобное поведение. В своих ранних исследованиях она обращалась к шимпанзе (будучи англоязычной) как к «он» (he) или «она» (she), а не «оно» (it), как было принято. Она также давала им имена, неслыханное в академических кругах дело, и описывала их уникальные индивидуальности.
Также она выяснила, что они едят мясо: то есть не вегетарианцы, как предполагалось. И добывают его с помощью инструментов. Она видела, как шимпанзе промышляют термитами с помощью веток. Уже само по себе это открытие было невероятным. До тех пор использование орудий труда считалось исключительной привилегией человека. Руководитель ее проекта в то время, палеоантрополог Луис Лики, сказал: «Теперь мы должны пересмотреть понятие «орудия труда», понятие «человека» или признать шимпанзе людьми».
В то же время де Вааль наблюдал за поведение шимпанзе в зоопарке Арнем в Нидерландах. Он видел множество сложных форм социального поведения и был расстроен из-за отсутствия исследований, описывающих их. «Мои книги по биологии были бессильны», — говорит он.
С одной стороны, о чем писал Дарвин больше 100 лет назад, де Вааль тоже подметил, что щекотка вызывает у шимпанзе те же эмоции и улыбку, что и у детей. Исследование, опубликованное в мае 2015 года, показало, что в улыбке шимпанзе участвуют те же мышцы, что у человека.
Наш невероятный диапазон выражений лица может быть уникальным, но вглядитесь в лицо шимпанзе — и со временем вы начнете видеть похожий репертуар выражений, улыбку и смех.
Мы также знаем, что они очень хорошо считывают выражения лиц друг друга. Вот вам и обезьяны.
Социальные навыки шимпанзе являются базой для другой особенности поведения, которое мы когда-то считали уникальным для людей: мораль.
Мораль (нравственность), можно сказать, включает справедливость, альтруизм и эмпатию. На протяжении веков наши моральные кодексы имели решающее значение для нашего определения человечества. И долгое время мы считали, что наша повышенная моральная аргументация и сопереживание отличает нас от животных.
Мы знаем, что дети обладают сильным чувством справедливости с раннего возраста. Например, они будут делиться с друзьями, даже если будут очевидные издержки для них. Также они, похоже, рождаются альтруистами: они будут помогать поднимать упавшие объекты без каких-либо подсказок уже в возрасте 14 месяцев.
Как бы то ни было, другие животные тоже обладают чувством справедливости.
В 2003 году де Вааль опубликовал исследование того, как обезьяны-капуцины реагируют на недобросовестную оплату. После того, как две обезьянки выполняют одно задание, обе с радостью получают огурец в качестве награды. Но когда одна случайно получает более ценный виноград, другая нервничает и начинает отказываться от огурца.
Шимпанзе ведут себя похожим образом. Но что, если награду будет контролировать шимпанзе, а не человек-экспериментатор? Мы знаем, что чаще всего они ведут себя эгоистично, когда дело доходит до еды. Они даже крадут ее у соперников или прячут от них.
Тем не менее в ходе исследования 2013 года было выяснено, что шимпанзе понимают ценность кооперации. Они будут делиться едой, даже если не получат очевидной выгоды. Исследование определило, что они будут делить награду поровну, как люди. В одном из заданий шимпанзе разделили бананы так же, как люди делят деньги.
Шимпанзе также инстинктивно стремятся помочь. Подобно маленьким детям, шимпанзе будут помогать людям доставать труднодоступные объекты. И они пытаются помогать друг другу. Шимпанзе откроет дверь, которая ведет к еде, для партнера, даже если открыть ее ничего не будет стоить другому. В диких условиях исследователи стали свидетелями того, как шимпанзе помогают инвалидам в группе, принимают сирот и помогают друзьям вырваться из ловушки браконьеров.
Это чувство альтруизма должно пронизывать царство животных насквозь, поскольку крысы также спасают друзей из воды, даже если это спасение в процессе намочит и их. Эти исследования подтверждают, что кооперация — полезная черта для выживания для многих видов. Если люди, шимпанзе и крысы сотрудничают, древние предки всех трех видов тоже могли это делать.
«Шимпанзе живут в богатой социальной среде, они зависят друг от друга, — говорит Феликс Варнекен из Гарвардского университета в США. — Не нужно богатое общество с социальными нормами, чтобы вызвать чувство заботы о ближнем».
Давнее расхожее мнение, что шимпанзе эгоистичны и самолюбивы, уже не столь популярно, говорит де Вааль. «Люди говорят, что нравственность даруется Богом, приходит из религии», — говорит он, но как мы видим, зачатки морали есть у многих других видов.
Конечно, не бывает дыма без огня. Было бы неправильно думать о шимпанзе как о желающих помочь, нравственных существах. Как и у нас, у них есть темные стороны. Среди них много забияк, убийц и даже детоубийц.
Их общество построено на сложном иерархическом социальном мире, где важно держать друзей поближе. Это означает, что шимпанзе могут быть манипуляторами. В Институте исследований приматов в Киото, Япония, нашли шимпанзе «Макиавелли», которого окрестили так за выдающиеся навыки захвата власти, описанные философом и историком Никколо Макиавелли.
Де Вааль увидел, что доминирующий самец шимпанзе, получивший власть при помощи друзей, начинал ревновать, если его союзники связывались с его соперниками. В ответ на это, самец держал их подальше друг от друга. «Как только его лучший друг начинал холить его соперника, самец очень расстраивался и разрывал с ним отношения, — говорит де Вааль. — Это стратегия „разделяй и властвуй“».
Все эти идеи свидетельствуют о том, что шимпанзе социально осведомлены и прекрасно понимают поведение других обезьян. Насколько хорошо? Люди могут понимать психические состояния других, «читать мысли». Мы можем попытаться понять, о чем думает другой человек, каковы его намерения, и определяем, чего не знает другой человек. Дети учатся этому с раннего возраста- и есть масса свидетельств того, что ближайшие к нам родственники среди обезьян также умеют это делать.
К примеру, подчиненный шимпанзе поднимет вкусный банан, только если его не увидит более доминантный шимпанзе. Подчиненный знает, что самец повыше рангом не одобрит этого. Шимпанзе также немного понимают людей. Они знают разницу между человеком, который хочет дать обезьяне еду, и человеком, который точно не станет этого делать.
Последняя линия доказательств в этой области показывает, что после того, как у шимпанзе забрать еду, она будет красть ее обратно из непрозрачной коробки, которую не видит экспериментатор. Они оставляют еду только в прозрачной коробке. Очевидно, мы не единственные, кто может задумываться о целях, намерениях и восприятии других индивидов, говорит Катя Карг из Института эволюционной антропологии Планка в Лейпциге, Германия, ведущий автор исследования.
Следующим шагом будет определение того, обладают ли орангутанги такими же способностями, говорит Карг. Мы отделились от них порядка 14 миллионов лет назад, поэтому если они тоже способны на «чтение мыслей», это будет означать, что корни этого навыка уходят глубоко в древность.
Чтобы знать, что кто-то обладает психическим состоянием, необходимо также самоосознание. Все это говорит о том, что шимпанзе обладают некоторой степенью сознательного мышления. И они не единственные. Эта способность была обнаружена у многих других обезьян, дельфинов, азиатских слонов и европейских сорок.
У шимпанзе даже присутствует культура. Они не пишут симфонии, но культуру можно определить как передачу знаний, привычек и наследия от поколения к поколению. Вы не увидите, как шимпанзе готовит изысканный ужин для своих лучших друзей, но этого и не требуется. Де Вааль утверждает, что шимпанзе полностью зависят от культурного и социального обучения.
В настоящее время существует масса доказательств этому. Дикие общества шимпанзе вырабатывают различные орудия труда, культуру брака и ухаживания, и все это наследуют потомки.
В лаборатории шимпанзе будут подстраиваться, используя орудия так же, как это делают другие. Подобный конформизм — это «визитная карточка культуры людей», считают ученые. Шимпанзе конформны социальным нормам своей группы, даже если другие нормы могли бы быть полезнее для них.
Совсем недавно выяснилось, что шимпанзе могут обучаться приготовлению пищи, хотя им нужно это предлагать. И с ними также можно выпить: в ходе 17-летнего исследования выяснилось, что шимпанзе неравнодушны к сброженному пальмовому соку и пьют его достаточно, чтобы выказывать признаки опьянения.
Нравственность, сознательность и культура когда-то считались уникальными для людей, но у шимпанзе все это есть. Что осталось? Конечно, язык. Мы можем писать книги на эту тему, а шимпанзе нет. Мы не можем заглянуть им в глаза и спросить, как у них дела, ожидая получить разумный устный ответ.
И все же у шимпанзе есть сложная система коммуникации.
Шимпанзе не хватает вокальных структур, чтобы образовывать звуки, как это делаем мы. Но язык — это нечто больше, чем просто произношение слов: жесты и выражения лица также играют важную роль. И когда вы примете это во внимание, шимпанзе внезапно не будут казаться такими неумехами в плане языка.
У шимпанзе нет наших продвинутых навыков, но имеется много компонентов речи. Бонобо Кензи с его языковыми навыками — просто жемчужина в мире животных, и его учили люди. Но у многих шимпанзе есть собственная система коммуникации.
К примеру, одно исследование показало, что шимпанзе кличут точно так же, как это делаем мы. Другая работа выявила 66 отдельных жестов, каждый из которых содержит осмысленную информацию. Возможно, проблема в нас: мы слишком плохо понимаем, что говорят шимпанзе.
Чем больше мы ищем сходства между людьми и нашими родственниками в мире животных, тем больше мы находим. «Для биологов мы всего лишь один вид из многих», — говорит де Вааль. Он указывает на то, как шимпанзе целуются и обнимаются после драки, как это делают люди. «И если вы хотите сказать, что это совершенно другое поведение, на ваши плечи ложится нагрузка объяснить, чем же это так отличается от того, что делают люди», — говорит де Вааль.
Нет никаких сомнений в том, что человеческие способности более развиты, чем способности шимпанзе, особенно по части языка. Но это различие не резкое и абсолютное, а скорее степенное — и оно становится все субтильнее по мере нашего изучения шимпанзе.
Исходя из таких критериев, людей нельзя назвать уникальнее любого другого животного.
Как говорил Маяковский, «все мы немножко лошади». Если копать глубже, все мы просто животные. Разве нет? Не так быстро, некоторые вещи все же делают нас отличными от других видов. «Я стал смертью, разрушителем миров», — так сказал Роберт Оппенгеймер, который помог изобрести атомную бомбу. Две бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки в 1945 году, убили порядка 200 000 японцев. Ни один другой вид никогда не обладал и не будет обладать такой мощью.
Технология, лежащая в атомной бомбе, существует благодаря сотрудничеству коллективного разума: сотни ученых и инженеры работали вместе. Те же уникальный интеллект и кооперация также лежат в основе более позитивных достижений вроде современной медицины.
Разве это все, что нас определяет? За последние годы многие черты, которые когда-то считались уникальными для людей, от морали до культуры, были найдены в животном мире. Так что же делает нас особенными? Сейчас этот список может быть меньше, чем был раньше, но есть все же несколько черт у нас, которыми не обладает никакое другое существо на Земле.
С тех пор как мы научились писать, мы документируем собственную уникальность. Философ Аристотель выделил серию отличий более 2000 лет назад. Мы «рациональные животные», собирающие знания для собственного блага. Мы живем искусством и рассуждением, писал он.
Многое из того, что он говорил, осталось прежним. Да, некоторые корни, которые считались уникальными для нас, мы обнаружили у ближайших родственников, шимпанзе и бонобо. Правда, мы единственные, кто заглядываем в их мир и пишем о нем книги.
«Очевидно у нас есть сходства. У нас есть сходства со всем, что есть в природе- было бы странно, если бы это было не так. Но мы должны искать различия», — рассказал Ян Таттерсол, палеоантрополог Американского музей естественной истории в Нью-Йорке, США, в интервью BBC.
Чтобы понять эти различия, хорошо бы начать с того, как мы сюда попали. Почему единственный человеческий вид, который жив до сих пор, тогда как многие предки первых людей вымерли?
Люди и шимпанзе разошлись с нашим общим предком более шести миллионов лет назад. Ископаемые свидетельства указывают на пути, идя по которым, мы постепенно разошлись. Мы спустились с деревьев, начали ходить и жить в больших группах. После этого наши мозги стали больше. Физически мы те же приматы, но с большими мозгами.
Мы точно не знаем, что привело к увеличению размеров наших мозгов, но именно им, похоже, мы обязаны своими способностями к сложным рассуждениям. Вполне вероятно, что именно большому мозгу мы обязаны самим своим существованием. Когда мы — Homo sapiens — впервые появились порядка 200 000 лет назад, мы были не одни. Мы делили планету с еще как минимум четырьмя нашими собратьями: неандертальцами, денисовскими людьми, флоресскими людьми и загадочной четвертой группой.
Доказательства в форме каменных орудий свидетельствуют о том, что порядка 100 000 лет назад наши технологии были очень похожи на технологии неандертальцев. Но через 80 000 лет что-то изменилось.
«Неандертальцы обладали впечатляющим, но по большей части обычным набором материалов для гоминид. После того как H. sapiens начали вести себя более сложным и хитроумным образом, все нормы были разрушены, нормой стали изменения», — говорит Таттерсол.
Мы начали производить превосходные культурные и технологические артефакты. Наши каменные орудия стали сложнее. Одно из исследований предполагает, что наша технологическая инновация стала ключевой для нашей миграции из Африки. Мы начали придавать предметам символические значения вроде геометрических узоров на бусах и рисунков на стенах.
При этом есть очень мало свидетельств о том, что какие-либо другие гоминиды занимались искусством. Один пример, возможно, созданный неандертальцами, приводился в пример как доказательство того, что у них был соразмерный уровень абстрактного мышления. Тем не менее там было простое травление и не было доказательств того, что это делали неандертальцы. Символы, оставленные H. sapiens, куда более очевидны. И мы существовали уже 100 000 лет, прежде чем появились эти символы, что же произошло?
Таттерсол утверждает, что каким-то образом наши языковые способности постепенно «включились». Точно так же, как первые птицы разработали перья еще до того, как научились летать, у нас были психические инструменты для овладения сложным языком, прежде чем мы его развили.
Мы начали с языковых символов как со способа представлять мир вокруг нас, говорит он. Например, прежде чем сказать слово, ваш мозг сначала имеет символическое представление о том, что оно значит. Эти психические символы в конечном итоге привели к языку во всей его сложности, и способность обрабатывать информацию — главная причина того, что мы единственные из живых гоминид.
Не совсем понятно, когда или как выработалась речь. Но похоже на то, что ее частично подталкивала другая наша уникальная человеческая черта: превосходные социальные навыки.
Сравнительные исследования между людьми и шимпанзе показывают, что хотя оба вида работают заодно, люди будут помогать больше. Кажется, дети уже рождаются помощниками. Они действуют самоотверженно еще до того, как получат установку в виде социальных норм. Исследования показали, что дети спонтанно открывают двери для взрослых и подбирают «случайно» упавшие вещи. Они даже прекращают играть, чтобы помочь. Чувство справедливости рождается вместе с ребенком. Даже если эксперимент несправедливо награждает одного ребенка больше, он с радостью разделит награду пополам.
Мы знаем также, что шимпанзе работают вместе и делятся едой в очевидно бескорыстных отношениях. Тем не менее Майкл Томазелло из Института эволюционной антропологии Макса Планка в Лейпциге, Германия, говорит, что они будут сотрудничать только если что-то для себя извлекут.
«Люди тоже так поступают, но в дополнение они заботятся о том, что получит их партнер. В некоторых экспериментах мы встречали детей возрастом 14-18 месяцев, которые ожидали, что их партнер примет участие в действии и которые делились так, как шимпанзе бы никогда».
Дети людей менее выборочны в плане того, с кем делиться. Шимпанзе же делятся только с близкими родственниками, партнерами по воспроизводству или потенциальными партнерами.
Феликс Варнекен из Гарвардского университета в Кембридже, США, дифференцирует это так. Дети «проактивны», то есть помогают даже тогда, когда поводы очень и очень слабые. Шимпанзе нужно больше поддержки. Они «реактивны»: будут помогать только после некоторого подталкивания.
Видео: В гостях у часовщика: белорусский мастер делает уникальные часы из дерева
Что-то должно было произойти в нашей эволюции, говорит Томазелло, чтобы люди стали больше полагаться друг на друга. Нашим мозгам было нужно топливо, чтобы становиться больше, возможно, совместная охота сыграла важную роль в этом процессе. Наша продвинутая работа в команде может просто отражать, как в длинной истории нашего развития нам приходилось добывать еду вместе.
Видео: Почему у некоторых людей есть акцент? Задай вопрос
Читающие разум
То, что наши ближайшие родственники охотно делятся с другими, показывает, что это древняя черта. Она уже присутствовала в смешанной ветви первых людей, из которой вышли мы, но ни один из других видов не был таким же сверхкооперативным, как мы сегодня.
Эти кооперативные навыки тесно связаны с нашими невероятными навыками чтения мыслей. Мы понимаем, что думают другие, основываясь на нашем знании о мире, и также понимаем, чего другие знать не могут. Задача Салли-Энн — простой способ проверить способность к этому у юных детей.
Ребенку показывают куклу Салли, которая кладет шарик в корзину на виду у другой куклы, Энн. Когда Салли покидает комнату, Анна перекладывает шарик в коробку. Затем возвращается Салли, и экспериментатор спрашивает ребенка, где Салли будет искать шарик.
Поскольку Салли не видела, что Энн передвинула шарик, у нее будет «ложное чувство», что шарик все еще в корзине. Большинство четырехлетних детей это понимают и говорят, что Салли будет искать в корзине. Они знают, что шарика там нет, но также понимают, что Салли недостает ключевого элемента информации.
Шимпанзе могут сознательно обманывать других, поэтому они понимают мировоззрение других в некоторой степени. Тем не менее они не могут понять ложные убеждения других. В версии задачи Салли-Энн для шимпанзе ученые обнаружили, что те понимают, когда конкурент не знает о местонахождении пищи, но не тогда, когда они дезинформированы. Томазелло определяет это так: шимпанзе знают, что знают другие и что другие видят, но не то, что другие ощущают.
Это говорит нам кое-что о нас самих. Хотя мы не единственные существа, которые понимают, что другие имеют намерения и цели, «мы определенно уникальны в степени абстракции, с которой можем рассуждать о чужих душевных состояниях», отмечает Катя Карг из Института эволюционной антропологии Макса Планка.
Когда вы соберете воедино наши беспрецедентные навыки языка, нашу способность считывать психические состояния других и наш инстинкт к кооперации, вы получите что-то невероятное: нас.
Видео: Top 10 Things I Bet You Can't Do With Your Body
Просто взгляните вокруг, говорит Томазелло, «мы переписываемся и берем интервью, а шимпанзе нет».
Мы обязаны этим нашему продвинутому знанию языка. Мы можем наблюдать доказательства базовых лингвистических способностей у шимпанзе, но только мы можем о них написать. Мы рассказываем истории, мечтаем, воображаем что-то о себе и других, тратим кучу времени на обдумывание будущего и анализ прошлого.
Есть еще кое-что, на что указывает Томас Саддендорф, эволюционный психолог из Университета Квинсленда в Австралии. У нас есть фундаментальное желание связывать наши умы вместе. «Это позволяет нам пользоваться чужим опытом, размышлениями и фантазиями, благоразумно направляя свое поведение».
«Мы связываем наши мыслящие сценариями умы в гигантскую сеть знания». Это, в свою очередь, помогает нам накапливать информацию в течение многих поколений.
Наши быстро развивающиеся технологии позволили нам всем стать мгновенным самиздатом, делиться информацией по нажатию кнопки. И этот переход помогает нам в нашем стремлении раскрывать себя еще больше. То есть мы используем язык, чтобы продолжать идеи, выдвинутые другими. Конечно, мы занимаемся плохими и хорошими вещами. Технологии, которые нас определяют, могут уничтожить мир. Возьмем убийство, например. Люди не единственный вид, который убивает себе подобных. Мы даже не единственный воинственный вид. Но наш интеллект и социальная зависимость позволяют убивать с беспрецедентным зверством и совсем в других масштабах.
Чарльз Дарвин в своей книге «Происхождение человека» писал, что люди и животные отличаются только степенью, а не видом. Это до сих пор правда, но Саддендорф говорит, что именно эти постепенные изменения, которые делают нас необычными, и привели к «совершенно другим возможностям мышления».
Именно эти мысли позволяют нам точно определить наши различия с шимпанзе. Мы делаем это, потому что они ближайший к нам вид из живущих ныне. Если бы какой-нибудь из ныне вымерших видов древних людей был бы жив, мы сравнивали бы свое поведение с ним.
При всем этом, насколько нам известно, мы остаемся единственными существами, которые пытаются понять, откуда мы пришли. Мы также пытаемся заглянуть дальше в прошлое и дальше в будущее, чем любое другое животное. Какие еще виды могут думать о возрасте Вселенной или какая смерть ее ждет?
